— Это дорога в Рай, — гид указал на взлетающую в небо каменную полосу рядом с Biete Gabriel-Rafael, окруженную двумя глубокими рвами.
Лестница без ступеней, заканчивающая свой путь в небе. Творение XII века — безвременное стремление каждого человека в истории к одному и тому же.
— Высоко, — я вытянула шею и посмотрела вниз, стараясь не подходить близко к обрыву.
Дорога в Рай, как и церкви в Лалибеле, выбиты внутри скалы. Когда-то это была просто гора, а сейчас огромные церкви, не возвышающиеся над землей, а защищающие своей скрытой силой, дарованной природой.
Часть церквей выбита в скалах монолитным куском, выковырянным вглубь и спрятанным внутри, другая часть — полумонолитные.
Просто и восторженно. Ни пафоса, ни идеальных туристических вывесок и пестрящих картин, только камень, своеобразные иконы и затхлый запах. Причем у каждой церкви свой.
— Когда мы были мальчишками, мы бегали по дороге в Рай, — чуть улыбнулся гид, — Мой друг здесь погиб.
Я еще раз бросила взгляд на узкую каменную дорогу без перил, скользкую, гладкую, теперь еще и холодящую душу.
— Вон там он соскользнул и упал. — гид указал на ров, внизу которого стояла вода с высокой травой, — Смерть была быстрой. Крак, и все. Голову разбил. Была засуха, воды не было. Если бы была — он бы не разбился. Выплыл бы.
В голове вместо цветущей воды внизу сразу нарисовалась картина засушливого ущелья с оголенными камнями и лежащего на них худощавого мальчика в оборванной грязной одежде, так и не добежавшего до Рая.
Это сейчас в Лалибеле сезон дождей, а через пару месяцев все будет голым и сухим, таким же, как мне представляется в моем воображении.
— Идем, — гид махнул рукой, спеша поскорее показать нам двойную церковь Габриэля и Рафаэля.
Проходя по скользким камням, выбитым столетия назад царем Лалибелой и, как гласит история, ангелами, гид восторженно говорил о городе, церквях и самом царе Лалибела. Я же не отрывала глаз от скользкой земли, но в каждом слове чувствовала, с какой верой и огнем в глазах он говорил о священности этого места. И чем больше он говорил, тем больше каменные стены оживали в моем воображении, становясь священными и для меня.
Моя бабушка так верила: молилась с утра до вечера и безусловно и преданно верила. Но она верила в Библию и церковь, а люди в Лалибеле верят в нечто большое: они верят в чудеса нерукотворные, в то, что Эфиопия — земля обетованная, а Лалибела — африканский Иерусалим.
А я верю им.
Все-таки верно говорят, что красота в глазах смотрящего. Я смотрела на обшарпанные стены, где-то вулканические, где-то глиняные, и видела в них то, что видят местные, и, кажется, совсем не видят те малочисленные туристы, встречающиеся нам на пути.
— К Biete Gabriel-Rafael изначально не было прохода, — гид указал на ров между нами и церквями, — Вот этот мост уже в современности сделали вместо деревянных палок.
— Но разве дорога в Рай не ведет к церквям?
— Это специально было сделано, чтобы никто не мог попасть туда, — не расслышал мой вопрос гид, — В этих церквях потом было найдено много сокровищ.
— Хмм…
Будь я этим мальчиком, я бы тоже захотела взлететь по этой дороге к Раю. Может, и не совсем к Раю, а к церквям, полным сокровищ и тайн.
Я еще раз взглянула на каменную полосу, ведущую на крыши церквей. Получается, что дорога в Рай не для каждого. И уж тем более не для охотников за сокровищами.
Пока мы шли по скользкой дороге узкого рукотворного ущелья в следующую церковь, я все думала об этом мальчике, жаждавшем Рая.
Может быть, его и забрали в Рай, как он и хотел. Возможно, он нужен был Богу как урок для остальных. А может быть, он из тех, кому было не суждено попасть в Рай за желание добраться до сокровищ, а может за что-то другое, содеянное и никому неизвестное, кроме него и Бога.
— Бегают ли сейчас по дороге в Рай? — не отрывая глаз от скользких камней под ногами, спросила я.
— Нет, слишком опасно.
